"Спартак" рассматривает возможность вывести из обращения десятый номер, под которым играл Федор Черенков. В мире футбола подобная практика распространена. "СЭ" разбирается в истории вопроса и размышляет, насколько уместным будет увековечить имя спартаковской легенды именно таким образом.
Дмитрий ЗЕЛЕНОВ
Черенков заслуживает достойной памяти, в этом нет никаких сомнений. И то, что предложение увековечить его великое имя возникло сразу, как будто само по себе, говорит, на мой взгляд, об искренности порыва. Идея витала в воздухе, ее нужно было просто озвучить. Но затем – обсуждать. Потому что очевидное не всегда является правильным.
Закрепить номер за игроком – ответственный шаг. Это ни в коем случае не может быть разовым пиар-ходом с целью выдавить побольше слез у болельщиков. По-хорошему подобное решение – фактически футбольная канонизация, для осуществления которой нужно соблюсти целый ряд условий. И если в отношении Черенкова сомнений нет никаких, то к обстоятельствам и деталям вопросы имеются. Спешить нельзя. Сначала следует подумать.
Есть два Черенкова. Одного в 1994-м провожали из футбола, другого в 2014-м – из жизни. О том, что происходило с кумиром на протяжении 20 лет, известно немногое, но, как правило, писали о нем сдержанно, в сочувственных тонах, предпочитая вспоминать великое прошлое, а не вдаваться в неприглядное настоящее.
При этом нельзя сказать, что Черенкова вычеркнули из истории, нельзя сказать, что его забыли. После завершения карьеры игроку подарили машину и квартиру, его привлекали к тренерской работе – причем неоднократно, он был постоянным участником ветеранских встреч, а в последнее время трудился в академии, названной его именем.
Сложно ответить наверняка, почему со всем материальным у Федора Федоровича были такие сложные отношения. То, что принято называть богатством, надолго у него не задерживалось. Машины угоняли, квартиры уходили к другим людям, а новая работа приносила совсем не то удовольствие, что старая. Складывалось полное впечатление, что все то, что ценится обществом, для Черенкова не имело никакого значения. Нечто по-настоящему важное осталось в прошлом.
Друзья и знакомые Черенкова говорят, что если и было в его послефутбольной жизни что-то общее с прежними славными временами, то это скромность. Причем скромность не показная, не трафаретная, а какая-то коренная, природная. Это качество было в самой натуре Черенкова. Оно не позволяло ему не то что биться за квартиры и регалии, но и просто сесть за обеденный стол, если остальные уже поели.
Думать за покойного и говорить, что ему понравилось бы, а что нет, – последнее дело. Мы уже никогда не узнаем, как он сам отнесся бы к идее навеки стать спартаковской "десяткой". Но его скромная гениальность совершенно не вяжется с неизбежным пафосом, который будет окружать принятие такого решения.
Есть и еще один момент. В мировой практике номера закрепляются чаще всего за знаковыми для клуба игроками сразу или вскоре после того, как те завершают карьеру. Так, в "Милане" "тройка" принадлежит Паоло Мальдини и его сыновьям, "шестерка" – Франко Барези, в "Интере" Хавьеру Дзанетти отдали четвертый номер, а в "Аяксе" после Кройфа никто не носил на спине 14-й. Все эти футболисты живы и пользуются заслуженным почетом.
Другой повод вывести номер из обращения – трагическая гибель действующего игрока. Перхун, Пуэрта, Фехер, Фоэ – никому из них не было и 30, они не успели стать великими, но их карьера оборвалась прямо на поле, в расцвете сил. Трагический символизм слишком бесспорен.
Разумеется, каких-то универсальных правил в таком деле быть не может. Каждый клуб поступает так, как велит зов коллективного болельщицкого сердца. 20 лет назад, когда под песню "Виват, король!" Черенков совершал круг почета по стадиону "Динамо", никто не счел нужным закрепить за ним "десятку". Несправедливость? Пожалуй. Но уместно ли ее исправлять сейчас? В этом уверенности нет.
Черенков был действительно народным футболистом. Даже те, кто морщится, когда это определение применяют к "Спартаку", феномен Федора признают. Есть игроки, которых невозможно не любить, даже если они не из твоей команды. Черенков был как раз таким.
А значит, и памятник он, простите за избитость цитаты, воздвиг себе сам. Без всяких "десяток".
